В своей аналитической статье магистр философии Максим Васильевич Рихтер представляет богословское осмысление экуменического диалога. Публикуя эту статью, редакция напоминает, что разделяет мнения не всех своих авторов, и надеется на аргументированную и цивилизованную полемику по тематике, затронутой автором.

 

«Историей образована пропасть

между нашей и Западной Церковью.

Но как ни глубока эта пропасть,

всё-таки она вырыта не Божиими,

а человеческими руками».

 

В. С. Соловьёв

 

     Церковь – это живой организм, нельзя этот благодатный живой организм человеческими руками сковать и держать в мире собственных идей. Многие вещи, к сожалению, судятся под углом зрения не Божественным, а человеческим. Разделение между христианами накладывает со временем на каждого определенный психологический отпечаток – стагнация, обособленность друг от друга, взаимные претензии. Необходимость преодолеть этот исторический христианский партикуляризм сегодня ощущается остро, ибо христианство призвано быть «одним телом в едином духе» (ср. Еф.4,4). И это призвание должно быть актуализировано в экуменическом движении. Православные христиане по-разному реагируют на слово «экуменизм». Зачастую неадекватная реакция некоторых христиан обусловлена тем, что они рассматривают экуменизм через призму собственных «богословских» стереотипов, идей и предрассудков, не имеющих никакого отношения к истинным предпосылкам экуменического диалога. Поэтому цель данной статьи представить богословское осмысление основных предпосылок для сближения и единения во Христе.

 

     Основой единства Церкви является Господь Иисус Христос, Святой Дух созидает это единство. В символе веры — Никео-Константинопольском (381 г.) — мы единодушно исповедуем и веруем в единую, святую, соборную (кафолическую) и апостольскую Церковь. Единство Церкви, конечно же, не определяется и не обуславливается только церковно-политическим и каноническим единством, но единство, соборность, святость, кафоличность и апостольство актуализируются, прежде всего, в единстве исповедании кафолической веры в Триединого Бога: христиане в эмпирической действительности объединены исповеданием в то, что в Иисусе Христе, который именуется и исповедуется Сыном, сам Бог открыл себя как Отца, и в Святом Духе Он дарит людям общение с собой, призывая их в Церковь. В этом суть «онтологии», реальной основы единства. Подобно тому, как в самом факте Боговоплощения обе природы во Христе (божественная и человеческая) соединены (в единстве Божеской Ипостаси Сына Божьего) неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно («ἐκ δύο φύσεων [ἐν δύο φύσεσιν], ἀσυγχύτως, ἀτρέπτως ἀδιαιρέτως, ἀχωρίστως γνωριζόμενον». Из халкидонского догмата 630-ти св. отцов IV Вселенского собора, 451 г.), — так и в Церкви, которая в мистическом измерении есть Тело Христово, ее видимая, историческая, сторона соединена неслито и нераздельно с ее невидимой (мистической) стороной. Таким образом, Церковь Христова в своем земном историческом воплощении онтологически неотделима от небесной.

 

     Проблема христианского исторического единства является актуальной проблемой Церкви. Разделение между Востоком и Западом – это конфессиональный исторический грех. Для экуменически мыслящих христиан, эта неполнота вселенского христианского единства вызывает чувство тревоги и беспокойство в том смысле, что видимое каноническое разделение является соблазном перед лицом нехристианского мира. Проблема христианского единства, это проблема христианской полноты – полноты истины, но при этом каждая историческая христианская конфессия осознает себя носителем этой полноты. Мы забываем о том, что христианство, единое по своей богочеловеческой природе, в культурном, социальном, интеллектуальном плане – многообразно: в истории действует не только Бог, но и человек. Синергия Божества и человечества определяет сущностный конфессиональный признак и экологию духовной жизни. Таким образом, Церковь как Богочеловеческий организм актуализируется в культурном многообразии, но культурный элемент (традиция, обряд) является этническим атрибутом, а само христианство по своей природе – универсально: во Христе культуры «объединяются, не сливаясь» (ср. Кол. 3,11). Но зачастую божественный элемент в Церкви усложняется элементом человеческим, поэтому гарантий чистоты божественного вне христианского единства не может быть. И речь идет не столько об искажении истины, сколько о способах выражения этой истины. Христианское единство – это символ благодатной полноты, и в этой полноте истина осуществляется «в единстве многообразия». Но что есть истина? В христианстве истина персонифицируется и возводится в сакральный ранг. Ее воплощением — стал Христос; Он стал образцом всякой правды и отражением вечной истины (1 Пет. 2,22). Большая привилегия — знать Христову истину, но каждый познает истину в той мере, в какой это может быть необходимо и полезно для него.

 

     Церковь имеет духовный и мистический характер в том смысле, что земной (видимый) аспект Церкви возможно мыслить только во Христе и Духе Святом. Это положение говорит о том, что сущностное единство Церкви актуализируется через Христа в Духе. Но человеческий элемент, как творческая (позитивная/негативная) сила в земной Церкви, в силу своего несовершенства выражает христианское Откровение сугубо в рамках конфессионализма, тем самым нанося ущерб вселенскому сознанию. Мы православные говорим, что вселенская истина осуществляется в поместной евхаристической полноте, в евхаристическом союзе Поместных Церквей; говорим, что святая, соборная и апостольская Церковь — это и есть Православная Церковь (восточно-христианская поместная полнота). Однако нельзя с этим вполне согласиться, потому что «ортодоксия» — это внутреннее качество всей Церкви Христовой, а не атрибут конфессионализма. Римско-Католическая Церковь (западный тип христианства) также является святой, соборной и апостольской Церковью, исповедующая во всей своей полноте ортодоксальную кафолическую веру. Само слово «православие» означает исповедание Истины. Поэтому каждый католик в душе — православный, а каждый православный в душе — католик. Таким образом, конфессионализм (как и каноническое «единство Церкви») есть категория историческая, обусловленная эволюцией церковного богочеловеческого организма. Человеческий элемент накладывает сам границы на свое исповедание кафолической веры в Бога. Экуменически мыслящий православный христианин верует и исповедует, что вселенская Церковь Христова актуализируется не в конфессионализме, а в мистическом единстве и целостности двух земных христианских Церквей — Запада и Востока.

 

     Согласно Максиму Исповеднику, если Христа кто-то исповедует ложно, то общение с ним становится невозможным. Видимое единство Церкви, таким образом, определяется и обуславливается не столько церковно-политическим, каноническим единством, а сколько исповеданием ортодоксальной кафолической веры. Вся суть ортодоксии кафолической веры выражена в Никео-Константинопольском символе веры. Символ веры исторически связывает христиан Запада и Востока исповеданием в то, что в Иисусе Христе, единородном Сыне Божьем, сам Бог открыл себя как Отец, и в Духе Святом Он дарит людям общение с собой, призывая их в Церковь. Таким образом, критерием ортодоксальности («православности») является догматизм этого символа – в свете Троичного догмата определяется ортодоксия. Римско-Католическая Церковь исповедует и признает непреложное достоинство этого символа, как выражение единой кафолической веры Церкви Христовой.[1]

 

     Сущностной связью между христианскими Церквями является верность апостольскому Преданию, апостольская преемственность во всей своей полноте и Евхаристия. Взаимное признание таинств – это видимая форма невидимой, мистической, связи между обеими земными Церквями. По своей природе Евхаристия — одна во времени и пространстве, она не может быть разделена, потому что Тело Христово — неделимо. Таким образом, Евхаристия воплощает в земном измерении мистические узы единства.

 

     Христианство это не только откровение Истины, но и откровение Любви: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 13,34). Новая заповедь потому, что она – Сам Христос, сама Любовь Божия, которая даруется нам, и Церковь Христова пребывает в Его любви. И главная цель христианского экуменизма – это восстановления видимого единства в любви. В любви Церковь Христова актуализируется и воплощает Истину во всей своей полноте. Правая вера во Христа объединяет, а любовь — скрепляет узы единения. Но видимая актуализация единства — это дело Святого Духа — Дух побуждает, а христианин воплощает. Тот, кто верен Христу не может грешить против Его любви, не может идти против истины, а истина в том, чтобы христианские сердца пребывали в единстве и любви, следуя завету Христа. Христианину, который жаждет видимого христианского единства, помогает Дух Святой – Дух изменяет его сердечное настроение, ум, преображает его психологическую ментальность. Ведь экуменизм – это не просто какое-то внешнее движение, «борьба за что-то», это, прежде всего, состояние души.

 

     Теологическая основа экуменического движения выражена в евангелии от Иоанна: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17,21). В этих словах выражается христоцентризм экуменизма, христианское чаяние единения в любви. Христос – это целостная Истина, поэтому христианская целостность может быть только во Христе. Христос выражает свое желание и призывает быть всем вместе – это Его сакральный завет. Поэтому христиане должны стремиться к единству во Христе, чтобы осуществить на деле свою христианскую бытийность: «Заповедь Его та, чтобы мы веровали во имя Сына Его Иисуса Христа и любили друг друга, как Он заповедовал нам» (1Ин. 3,23). Экуменизм характеризуется, прежде всего, реставрацией видимых потерянных отношений между конфессиональными Церквями. «Борьба» за единство требует честности и открытости, нужно быть готовым к изменению, чтобы, в конце концов, актуализировать в земном историческом измерении невидимую полноту вселенской истины в форме видимой единой Церкви Христовой. В этом и заключается главная экуменическая миссия конфессиональной Церкви – осуществить на деле мир, любовь и полное христианское единение.

 

     Нужно понять, что трагическое разделение между Западом и Востоком имеет условный характер и существует больше на поверхности церковной жизни, поскольку этот раздор не коснулся самой сути кафолической веры, апостоличности и мистического единства Церкви Христовой. Все, кто был крещен во имя триединого Бога, включается в единое тело Христово и, тем самым, в мистическое сообщество «единой, святой, кафолической и апостольской Церкви». Таким образом, экуменизм в основе своей не только христоцентричен, но и пневматологичен: живое общение в Духе с теми, кто вошел в общение (в таинстве крещения) с Христом, а через Него и с Отцом. Но поскольку наши догматические абстрактно-спекулятивные концепты, наш излишний рационализм и логизм, не способны вместить в себя мистические категории, «трансцендентный божественный мир», поэтому мы не может пока что на каноническом уровне адекватно реализовать (видимым образом) нашу экклезиологическую кинонию.

 

     Важно уяснить еще то, что экуменизм не проповедует догматическую толерантность и религиозный релятивизм. Формула «единство в многообразии» не выражает в буквальном смысле униформизм и конформизм. Единство – это koinonía между членами единого Тела Христова; это мистическое благодатное единство сохраняется исповеданием общей ортодоксальной кафолической веры. Koinonía – это дериват от греч. koinos, что означает «связь, соучастие в чем-то общем». Вертикальное измерение кинонии — это «я и Бог», горизонтальное измерение — это «другие христиане, которые также живут во Христе». Таким образом, «единство в многообразии» выражается в равноправном признании вариативности опыта веры в другой конфессии и культуре, считая его благодатным обогащением: обе Церкви — Запад и Восток — в плане веры и духовного опыта взаимно дополняют и восполняют друг друга. Общность глубока, она затрагивает самые корни христианской бытийности, ибо берет начало от прикосновения к единому Духу Святому, Который и вводит нас в общение с единым Христом и единым Отцом. В этом сущностный опыт кинонии, общения со всеми теми, кто включен в единое благодатное тело Христово, в мистическое сообщество «единой, святой, кафолической и апостольской Церкви».